Кай, сколько себя помнит, всегда был собственником. Все его вещи, игрушки, канцелярские школьные принадлежности были подписаны аккуратным почерком, и с другими он делился ими крайне неохотно. Ну, то есть делился, конечно – жадным он никогда не был, но то сопровождалось постоянными взволнованными репликами, внимательными неотрывными взглядами, тщательным инструктажем по части использования, что очень быстро все его знакомые просто напросто решили, что скорее обойдутся вовсе, чем будут выслушивать зануду-Бельмора. Тот, впрочем, был только рад.
дальшеНе то, чтобы он получал какое-то особое удовольствие от владения какой-то вещью. В нем не было любви к вещам, равно как и привязанностей, но нравилось то, что он всегда может брать свое, и никто ему никто не скажет. Вот, допустим, игрушечный кораблик, с которым он до сих пор периодически принимает ванну. В сознании пятилетнего Кая он покрыт свежей голубой краской (которая сейчас в некоторых местах изрядно протерлась), и он не может представить себе, что кто-то упрекает его за то, что он держит его в руках, спускает на воду, и фантазирует о том, как на палубе разворачиваются сражения. Или как он идет ко дну. В конце концов, если корабль Кая – значит и правила тоже Кая. Главное, что никто против этого не возражал.
Впрочем, проблемы Кая пятилетнего были куда менее серьезны, чем проблемы Кая, которому пару недель назад исполнилось двадцать. Надо сказать, что это дело они с Аврелием отмечали на широкую ногу: так, что в очередной раз просыпаясь в жутком похмелье, они с трудом вспоминали, какой вообще был первоначальный повод.
Но, собственно, проблема была не в прогрессирующем алкоголизме, и даже не в дурной памяти. Проблема была в Аврелии.
Они встречались уже год – вернее, все думали, что они встречались, но и Вишес, и Бельмор были уверены, что понятие «встречаться» несколько не синонимично понятиям «пить, принимать наркотики, кататься пьяными на машине, вместе отдыхать, переодически жить на одной жилплощади и трахаться». «Заниматься любовью,» - поправлял Кай, и Аврелий морщился так, будто бы в этот момент представлял себе фотографии еды в известной социальной сети. Но, в общем-то, не спорил.
Они встречались – я буду употреблять именно это слово, потому что то, что происходило между ними на самом деле, занимает слишком много места, но Каю до сих пор конкретно сносило крышу.
Может быть от того, что он слишком много думал об этом чертовом кораблике, и о мужчине, и об аналогии, которая возникала между этими двумя крайне несовместимыми понятиями.
Бельмор, конечно, мог до крайности безнаказанно, до крайности откровенно дотрагиваться до Аврелия. Взъерошивать волосы на загривке, чувствуя, как тот прижимается лохматой башкой к ладони, мог почти с детским восторогом дотрагиваться до колючей щетины, чувствуя, как смеющиеся губы оставляют поцелуи в центре ладони, мог будто бы ненавязчиво касаться пальцами линии плеча, в теплых объятиях пробираясь пальцами под ткань одежды, пока ленивая официантка не торопится принести заказанный ранее кофе.
Но он не знал, насколько это вообще законно.
И вообще, законно ли это.
Впрочем, как и корабль, Аврелий явно не имел ничего против.
До того момента, как Кай, последнее время подрабатывающий рисованием эскизов к всевозможным татуировкам, не обзавелся машинкой.
Впрочем, изначальный восторг мужчины, кажется, куда больше превышал радость самого Бельмора. В конце концов, ему давно хотелось обновить рисунок, украшавший руки, но переплачивать каким-то сомнительным татуировщикам не хотелось. А Кай… Ну, Кай он был не против. Он вообще с Аврелием был до смешного безотказен. По крайней мере, тот не мог вспомнить ни одного случая, когда Бельмор сказал бы ему «нет» на очередное безумное предложение.
Как ни странно, обращаться с инструментом у Кая получалось весьма недурно. Аврелий даже отвлекся, перестав столь напряженно следить за работой, откидывая голову назад, прикрывая глаза и наслаждаясь звучанием какой-то ненавязчиво-играющей музыки, шумом с улицы, и самим ощущением гуляющей по коже иглы. Пока не почувствовал, что что-то не то.
Примерно в тот же момент, когда Кай удовлетворенно выдохнул «заебись».
С какой-то…ну, знаете? Такой вот интонацией. Как будто бы сделал что-то такое, что приносит столько морального удовлетворения, что даже не жалко получить пиздюлей.
Взгляд, собственно, в ту же минуту метнулся к запястью, по которому аккуратно, не выбиваясь из контекста рисунка, была аккуратно выведена фамилия Кая.
Как на всех его вещах.
Этот придурок, в свои двадцать, до сих пор подписывал свои вещи.
Впрочем, чувствовать себя вещью, пусть даже вещью Кая, Аврелию решительно не хотелось.
Но почему-то слов, которые были бы уместны, не нашлось.
Смирился, наверное, криво улыбаясь куда-то в изгиб бельморвоской шеи.
@темы:
альтернатива,
лукас, ты дурной