не люблю писать от первого лица.но за ману почему-то получается сносно
читать дальшеМне не нравится принимать наркотики: они делают меня честнее, чище. Или дарят мне такую иллюзию, я не знаю точно, но, понимаешь ли, это всегда ставит меня в неловкое положение. Я всегда избегал того, чтобы закидываться наркотиками с кем-то из близкого окружения: никогда не знаешь, когда контроль над сознанием будет потерян и все дерьмо полезет наружу. Знал бы ты только, что я в действительности думаю об этих людях, знал бы только, как плотно улыбки мои приросли к губам и как жжет язык яд. Но, конечно же, ты все знаешь - не оттого ли избегаешь поцелуев со мной, не от того ли все смеешься? А я не умею отказывать, Баль, такая уж во мне программа, ведущая меня к успеху. Мне просто нужно немного времени, и мне казалось, что его так много, а теперь, когда твои жесткие пальцы раздвигают нежно мои губы и оставляют на иссохшем языке марку кислоты, я понимаю, что его нет вообще. Мне хочется уползти подальше от тебя, подальше от ярких огней, в одинокую кабину загаженного сортира, чтобы словить приход там. Мне хочется выйти на шоссе и лечь на разделяющую полосу, прижимаясь щекой к грязному асфальту, только бы не было тебя рядом. Обычно, наркотикам требуется время, чтобы заработать. Если я закидываюсь дома, то за это время я успеваю включить музыку и разобрать кровать, а в клубе - выпить коктейль и попросить бармена повторить. Но теперь твои руки на моих предплечьях становятся сильнейшим катализатором, и мир..да нихера не меняется мир, Баль, крошка, что это ты мне подсунул? Я хотел картинок, я хотел маленьких фей и единорогов, я хотел сбежать. Неужели тебе так претит моя свобода? Неужели ты думаешь, что скамейка в парке, холодный ветер и еще голые деревья лучшая из реальностей?
Я думаю о том, что если мы попадемся полиции - штрафом мы не отделаемся. Они не слишком-то любят сомнительных гомиков, вроде нас с тобой. А еще больше они не любят обдолбанных гомиков. Я думаю, что домой нам придется возвращаться пешком: если верить часам, последний автобус ушел десять минут назад. Я думаю о том, что завтра мне надо на работу, я думаю о том, что мне двадцать два, а я кассир в старбаксе и моя работодательница не знает, сколько раз ее сын – выпускник Оксфорда – брал у меня в рот за порцию первоклассного гашиша. Мне становится грустно. Мне всегда грустно, когда я вспоминаю такие вещи, это вроде как отголоски моего чистого и светлого, так старательно растоптанного этим миром просящих раскрытых ртов. Я смотрю на своих подруг – они сосут за новое белье, за зачет автоматом, более успешные – за новую машину, впрочем, последние обычно предпочитают делать вид, что они со мной незнакомы. Я смотрю, как открывают рот люди вокруг меня: тому нужны деньги, этому – хочется собственный полуостров. Цели разные, средство одно. Я открываю рот только для того, чтобы занять его чем-то, я не люблю пустоту. А ты рушишь мое восприятие мира, и от этого – хочется плакать. Мне стыдно оставаться перед тобой настолько голым, что тебе ничего не стоит вскрыть меня – я не откажу тебе, ты же это знаешь. Мне кажется, что пришло твое время спасать меня, Бальтазар. Но когда я уже готов сказать это, моя голова ложится не на твои колени, а на доски скамейки, где ты сидел мгновенье назад. И тогда, кажется, я по правде плачу.