синдром стендаля.
а еще дорогая-хорошая утащила меня играть.
и меня очень вмазало.
очень.
я так не писала с прошлого лета. чтобы до дрожи и истерии.
textВсеобъемлющее ощущение праздника проникает под одежду, проходит сквозь кожу, задевает нутро. "Ты просто наблюдаешь, ты не причастен," - твердить самому себе, но все-таки увлекаться с некой опаской, с глубокой осторожностью. Это все равно, что быть кухонным мальчишкой-прислугой, случайно заглянувшим за двери хозяйской спальни. Челюсть на полу и дрожащие коленки и руки - где-то там, в подсознании. На внешнем же уровне - спокойные взгляды и уверенная походка.
Кажется, становится понятной страсть одного из прадедов к путешествиям и изучению культур других народов. Гребни асканок и эльфийские лютни - затейливые мелочи, элементы быта. Собирать и хранить в памяти до самой старости, до смертного часа чужеродные краски и запахи, звучание музыки и напевов, мелодичной речи. Различные диалекты, звон музыкальных инструментов - звуки окружают, - вот она, жизнь. Торги, споры, переговоры, цены, продажи, покупки - все завязано, все схвачено. Все есть единый живой организм, которые ни на секунду не желает останавливаться, беспрерывно растет, и пульсация его сердца, его неистово зашкаливающего пульса отдается в собственных висках.
Идея повторить чужую судьбу даже кажется заманчивой, кажется очень вкусной и привлекательной - на доли секунды, покуда не возвращается трезвость мысли. Будто бы тянется цепь - золотые звенья неощутимы, но звон их слышен неизменно. Это - то, что сейчас происходит,- конечно лишь иллюзия свободы. Слишком многое держит, заставляет находиться под постоянным, незримым, но осязаемым контролем. Даже сейчас - в памяти вспышки воспоминаний о пышных празднествах, которые устраивались в родном городе, в талианской столице - Скайграде. И вроде бы видеть самого себя в парадных одеждах, сияющей броне, демонстрирующего свои таланты и умения на фоне прочих возможных кандидатов в члены императорской гвардии - искусство владеть мечом и стрелять по мишеням без промахов, без промедлений под звуки аплодисментов и одобрительные выкрики.
Такие вещи быстро напоминают, что есть долг и есть обязанности. Есть чужие ожидания, которые нельзя обманывать. И есть женщина, которая вроде как ждет - тонкие шелка одежд, заинтересованно-кокетливые взгляды из-под ресниц.
Но это все там, это никуда не денется, никуда не уйдет - была бы только голова на плечах, было бы только это прекрасное умение не упускать момент. Приходить и уходить вовремя, действовать по расчету, по плану, по правилам. Повторение одного и того же, уже раз десятый, а то и сотый. Самовнушение – черти его возьмите, - ну а что еще делать? Разве что завидовать людям, которые окружают – здесь и сейчас.
Ты поди, расскажи им о своих проблемах – посмеются ведь, а то и камни начнут кидать. Лазурная кровь, ангельский ливер, чертова рефлексия. Пора бы уже окончательно определиться, все-таки уже поздно начинать заниматься поисками себя, да и вообще незачем. От этого только голова болит похмельно, а ведь ни капли в рот не брал в последние вечера.
***
И тем не менее, ныне не замыленный глаз дивился изменениям, которым подвергся город за тот год, который талианин провел в родных краях, уже и не чая вернуться. Хотя виной тому, ясное дело, в большей степени была все та же атмосфера празднества и солнечный свет. А ведь если говорить честно, то свой первый визит в Аренин мужчина помнил очень размыто и недостаточно четко. Будто бы в прошлый раз он столь неосторожно пересек некую точку невозврата, от которой начался отсчет, после которой его подхватил водоворот событий, до сих пор не позволяющий вновь войти в привычное русло жизни. Точно так же, как увлекают в хоровод зазевавшихся горожан, и те, удивленные, растерянные, подстраиваются под новый заданный кем-то ритм, еще не совсем осознавая, что происходит. Разница лишь в том, что сложно найти человека, у которого такие незатейливые радости уже через несколько мгновений не вызовут беззаботную улыбку. Жизнь же показывает, что в действительности все многим иначе, многим сложнее, и зачастую вместо улыбки – оскаленная окровавленная пасть с обломками зубов. Впрочем, драмы никакой нет и в помине, да и ассоциации с хороводами приходят в голову не просто так: чем дальше Михай шел, тем сложнее было двигаться, не задев кого-либо по случайности, да и звуки музыки, ранее робкие, далекие, едва различимые становились все громче, все смелее.
В конечном итоге, стало понятно, что смысла и возможности продолжать путь не было и в помине. По крайней мере, до тех пор, покуда хотя бы часть увлеченных зрелищем людей не вспомнят о своих делах, и не разойдутся, уступая путь и места для новых зрителей. И, глядя поверх чужих голов – в конце концов, Михай отличался действительно высоким ростом – талианин оказался столь же загипнотизирован зрелищем, как и другие.
Возможно, в том тоже была некая магия – танцев, ритма, движений; особая атмосфера, позволяющая отключить на время сознание, забыть обо всем, почувствовать, проникнуться, стать причастным к происходящему. Ловить улыбки и взгляды – как бы быть на одной волне со всеми этими людьми, пританцовывающими, хлопающими в ладоши в такт. Точно за искрой, брошенной по неосторожности в сухую листву, тянется дым, разгорается пламя. И даже отвечать – тоже, улыбками, неизменно возвращаясь взглядом к центре круга. Приглядываться к размытым пятнам лиц и одежд, покуда не придет осознание.
Черт возьми.
Черт возьми.
Дробится. Множится. Отматывает назад. Кадры, кадры, кадры. Горят. Может быть, через несколько веков, а то и тысячелетий придумают что-то вместо памяти. Пленки. Проигрыватели, видеомагнитофоны. Или как-то назовут иначе – суть не поменяется. А сейчас оно в голове.
Забыл.
Как же.
Сердце пропускает удары. Раз. Два. На третьем финиш – и снова ровно. Показалось, что ли? Да и к чему это все.
«Ночь коротка, а дел иногда бывает так много, приятель».
Движение губ очень медленное. Медленное. Под завесой, в памяти, но стойкой картинкой перед глазами. И ночь, и незнакомые улицы в тех кварталах, в которым со всеми статусами и привилегиями лучше не соваться. И звучание кастаньет, и причудливые тени от изгибающегося в танце тела, ползущие по стене, проявляющиеся от слабого теплого света свечи, кем-то забытой на подоконнике.
Проклятые танцы.
Водоворот мыслей в голове. Не то, чтобы лихорадочно, не то, чтобы с неприятными ощущениями /шлюха, сбежавшая с моим кошельком/, но нет никаких соображений, что делать дальше. Оставаться на месте, застывшим статуей – луч солнца золотом разукрашивает крылья/ а были ли руки, бережно оглаживающие перья?, чуть щуриться – знать бы только, что написано на лице. Нет смысла куда-то бежать, нет смысла прятаться. Ты помнишь просто потому, что не было других столь ярких впечатлений. Странно, /я не помню как звали мою первую женщину/. А ей-то быть не должно никакого дела, выяснять отношения не из-за неоправданных ожиданий /всего-то десять шеров, хватило мозгов не таскать с собой все свои средства/ , портить праздник – ну не такая же ты скотина, правда? Благовоспитанный, наблюдательный, вежливо-заинтересованный.
Даже не знает, как губы складываются на выдохе в звучании чужого имени.
/Вивь-ен./
И круг замкнулся.
и меня очень вмазало.
очень.
я так не писала с прошлого лета. чтобы до дрожи и истерии.
textВсеобъемлющее ощущение праздника проникает под одежду, проходит сквозь кожу, задевает нутро. "Ты просто наблюдаешь, ты не причастен," - твердить самому себе, но все-таки увлекаться с некой опаской, с глубокой осторожностью. Это все равно, что быть кухонным мальчишкой-прислугой, случайно заглянувшим за двери хозяйской спальни. Челюсть на полу и дрожащие коленки и руки - где-то там, в подсознании. На внешнем же уровне - спокойные взгляды и уверенная походка.
Кажется, становится понятной страсть одного из прадедов к путешествиям и изучению культур других народов. Гребни асканок и эльфийские лютни - затейливые мелочи, элементы быта. Собирать и хранить в памяти до самой старости, до смертного часа чужеродные краски и запахи, звучание музыки и напевов, мелодичной речи. Различные диалекты, звон музыкальных инструментов - звуки окружают, - вот она, жизнь. Торги, споры, переговоры, цены, продажи, покупки - все завязано, все схвачено. Все есть единый живой организм, которые ни на секунду не желает останавливаться, беспрерывно растет, и пульсация его сердца, его неистово зашкаливающего пульса отдается в собственных висках.
Идея повторить чужую судьбу даже кажется заманчивой, кажется очень вкусной и привлекательной - на доли секунды, покуда не возвращается трезвость мысли. Будто бы тянется цепь - золотые звенья неощутимы, но звон их слышен неизменно. Это - то, что сейчас происходит,- конечно лишь иллюзия свободы. Слишком многое держит, заставляет находиться под постоянным, незримым, но осязаемым контролем. Даже сейчас - в памяти вспышки воспоминаний о пышных празднествах, которые устраивались в родном городе, в талианской столице - Скайграде. И вроде бы видеть самого себя в парадных одеждах, сияющей броне, демонстрирующего свои таланты и умения на фоне прочих возможных кандидатов в члены императорской гвардии - искусство владеть мечом и стрелять по мишеням без промахов, без промедлений под звуки аплодисментов и одобрительные выкрики.
Такие вещи быстро напоминают, что есть долг и есть обязанности. Есть чужие ожидания, которые нельзя обманывать. И есть женщина, которая вроде как ждет - тонкие шелка одежд, заинтересованно-кокетливые взгляды из-под ресниц.
Но это все там, это никуда не денется, никуда не уйдет - была бы только голова на плечах, было бы только это прекрасное умение не упускать момент. Приходить и уходить вовремя, действовать по расчету, по плану, по правилам. Повторение одного и того же, уже раз десятый, а то и сотый. Самовнушение – черти его возьмите, - ну а что еще делать? Разве что завидовать людям, которые окружают – здесь и сейчас.
Ты поди, расскажи им о своих проблемах – посмеются ведь, а то и камни начнут кидать. Лазурная кровь, ангельский ливер, чертова рефлексия. Пора бы уже окончательно определиться, все-таки уже поздно начинать заниматься поисками себя, да и вообще незачем. От этого только голова болит похмельно, а ведь ни капли в рот не брал в последние вечера.
***
И тем не менее, ныне не замыленный глаз дивился изменениям, которым подвергся город за тот год, который талианин провел в родных краях, уже и не чая вернуться. Хотя виной тому, ясное дело, в большей степени была все та же атмосфера празднества и солнечный свет. А ведь если говорить честно, то свой первый визит в Аренин мужчина помнил очень размыто и недостаточно четко. Будто бы в прошлый раз он столь неосторожно пересек некую точку невозврата, от которой начался отсчет, после которой его подхватил водоворот событий, до сих пор не позволяющий вновь войти в привычное русло жизни. Точно так же, как увлекают в хоровод зазевавшихся горожан, и те, удивленные, растерянные, подстраиваются под новый заданный кем-то ритм, еще не совсем осознавая, что происходит. Разница лишь в том, что сложно найти человека, у которого такие незатейливые радости уже через несколько мгновений не вызовут беззаботную улыбку. Жизнь же показывает, что в действительности все многим иначе, многим сложнее, и зачастую вместо улыбки – оскаленная окровавленная пасть с обломками зубов. Впрочем, драмы никакой нет и в помине, да и ассоциации с хороводами приходят в голову не просто так: чем дальше Михай шел, тем сложнее было двигаться, не задев кого-либо по случайности, да и звуки музыки, ранее робкие, далекие, едва различимые становились все громче, все смелее.
В конечном итоге, стало понятно, что смысла и возможности продолжать путь не было и в помине. По крайней мере, до тех пор, покуда хотя бы часть увлеченных зрелищем людей не вспомнят о своих делах, и не разойдутся, уступая путь и места для новых зрителей. И, глядя поверх чужих голов – в конце концов, Михай отличался действительно высоким ростом – талианин оказался столь же загипнотизирован зрелищем, как и другие.
Возможно, в том тоже была некая магия – танцев, ритма, движений; особая атмосфера, позволяющая отключить на время сознание, забыть обо всем, почувствовать, проникнуться, стать причастным к происходящему. Ловить улыбки и взгляды – как бы быть на одной волне со всеми этими людьми, пританцовывающими, хлопающими в ладоши в такт. Точно за искрой, брошенной по неосторожности в сухую листву, тянется дым, разгорается пламя. И даже отвечать – тоже, улыбками, неизменно возвращаясь взглядом к центре круга. Приглядываться к размытым пятнам лиц и одежд, покуда не придет осознание.
Черт возьми.
Черт возьми.
Дробится. Множится. Отматывает назад. Кадры, кадры, кадры. Горят. Может быть, через несколько веков, а то и тысячелетий придумают что-то вместо памяти. Пленки. Проигрыватели, видеомагнитофоны. Или как-то назовут иначе – суть не поменяется. А сейчас оно в голове.
Забыл.
Как же.
Сердце пропускает удары. Раз. Два. На третьем финиш – и снова ровно. Показалось, что ли? Да и к чему это все.
«Ночь коротка, а дел иногда бывает так много, приятель».
Движение губ очень медленное. Медленное. Под завесой, в памяти, но стойкой картинкой перед глазами. И ночь, и незнакомые улицы в тех кварталах, в которым со всеми статусами и привилегиями лучше не соваться. И звучание кастаньет, и причудливые тени от изгибающегося в танце тела, ползущие по стене, проявляющиеся от слабого теплого света свечи, кем-то забытой на подоконнике.
Проклятые танцы.
Водоворот мыслей в голове. Не то, чтобы лихорадочно, не то, чтобы с неприятными ощущениями /шлюха, сбежавшая с моим кошельком/, но нет никаких соображений, что делать дальше. Оставаться на месте, застывшим статуей – луч солнца золотом разукрашивает крылья/ а были ли руки, бережно оглаживающие перья?, чуть щуриться – знать бы только, что написано на лице. Нет смысла куда-то бежать, нет смысла прятаться. Ты помнишь просто потому, что не было других столь ярких впечатлений. Странно, /я не помню как звали мою первую женщину/. А ей-то быть не должно никакого дела, выяснять отношения не из-за неоправданных ожиданий /всего-то десять шеров, хватило мозгов не таскать с собой все свои средства/ , портить праздник – ну не такая же ты скотина, правда? Благовоспитанный, наблюдательный, вежливо-заинтересованный.
Даже не знает, как губы складываются на выдохе в звучании чужого имени.
/Вивь-ен./
И круг замкнулся.
@темы: альтернатива