тролли любят оллиНа самом деле, Франко любит ездить с Оливерам по его делам. Пока Люст работает как проклятый, бегает по городу, встречается с важными людьми, ведет нескончаемые переговоры, Эммануэль наслаждается видами на город из окон самого дорогого отеля Женевы, спокойствием размеренных прогулок по городу, и бесконечной тратой денег на все, что только придется по душе. В конце концов, Оливер ни в чем его не ограничивает.
Оливер очень торопится вернуться в номер, принять душ, и спокойно выдохнуть, зная, что длящийся последние несколько дней ад закончился. Можно будет даже предложить Ману остаться здесь еще на пару дней, и провести их в сугубо его компании, изысканно пародируя безмятежный туристический отдых, основанный лишь на посещении музеев и фотографировании на фоне местных достопримечательностей.
Но нет, видимо, у кого-то другие планы. Другие планы в лучшем духе «плохих парне» из всяких американских фильмов встают на пути, нехорошо потирают костяшки пальцев и ухмыляются. И даже не важно, подосланы ли они явными недоброжелателями, или просто надеются разжиться кошельком и телефоном незадачливого иностранца.
Так или иначе, в отель Оливер возвращается далеко за полночь. Рукав пиджака разодран, нос разбит, а костяшки пальцев разодраны в кровь, и все еще болезненно пульсируют от серии щедрых ударов. Франко, конечно же, не спит. Сидит в кресле – кресла тут неудобные, низкие, на изогнутых ножках и с белой обивкой – но Франко нравятся. Франко в одной рубашке, едва прикрывающей бедра, и на лице у него самое мрачное выражение – обижается, злится, бесится.
А Люст ухмыляется, садится напротив, и смотрит на него – оценивающе, выжидательно. В голове – тысяча возможных развитий ситуации, и все они упрямо сводят к одному, до приятного напряжения чуть ниже живота, до рук, расстегивающих ремень на джинсах и молнию.
И Франко спрашивает, почти истерично: «Ты, бля, что делаешь? Ты себя в зеркале видел?»
С ним всегда так безнадежно разрывает от желания быть последним мудаком и окружать любовью и нежностью в той степени, когда от нее начинает откровенно тошнить. И не понятно, что ценит больше, что лучше.
Отвечать ничего не хочется, и голова сама откидывается на неудобную спинку, пока рука двигается в размеренном ритме, а дыхание сбивается. Из-под ресниц можно наблюдать, как спустя целую вечность Франко, кажется пойманный в замешательство, что-то для себя решает и встает с кресла. Подходит ближе, коленями касаясь мягкого светлого ковра, скользит пальцами по голени, осторожно расшнуровывает ботинки, опирается подбородком о колено и медленно дотрагивается пальцами до запястья, отвлекая, притягивая к себе. От рук пахнет кровью, железом, пылью, но теплые сухие губы накрывают пальцы, и разбитые костяшки упираются в линию слегка искривленных крепких зубов Ману. До странного, тянущего ощущения. До желания огладить подушечками пальцев теплый и шершавый язык, оценить остроту клыков, коснуться неба за верхними зубами. Упереться большим пальцев подбородок, почти болезненно, поднимая чужое лицо на себя и встречаясь с прищуром глаз. Очень хочется что-то сказать, как и в прошлый, как и каждый раз, по не получается.
Франко смеется, целует ладонь, и склоняется над чужими бедрами.